ВОСПОМИНАНИЯ СОЛОВЕЦКИХ УЗНИКОВ ТОМ VI

ВОСПОМИНАНИЯ СОЛОВЕЦКИХ УЗНИКОВ

ТОМ VI

1923–1933

В отличие от предыдущих выпусков книжной серии «Воспоминания соловецких узников», в которых в хронологическом порядке публиковались тексты различных мемуаристов, шестой том представляет наследие одного единственного автора. Вместе с тем книга включает в себя анализ полутора десятков воспоминаний других соловчан и подводит итог всего периода существования Соловецкого лагеря особого назначения, который действовал как самостоятельное учреждение с 1923 по 1933 г., когда с потерей своей автономности стал одним из отделений Беломорско-Балтийского комбината.

Имя единственного автора этого тома – Михаил Михайлович Розанов, чья судьба отразила многие перипетии минувшего века и представляет не меньший интерес, чем мемуарное наследие этого бывшего заключённого.

По разным сведениям, родился он либо в 1902, либо в 1905 г. в д. Саюкино Тамбовской губернии. В 1926 г. работал в Москве корреспондентом ТАСС, а во второй половине 1920-х гг. перебрался на Дальний Восток, где стал сотрудником владивостокской газеты «Красное знамя». В 1928 г. молодой человек нелегально перешёл границу с Китаем, где нанялся на лесозаготовки и в течение года служил таксатором в районе станции Хайлар Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), которая в то время находилась в совместном советско-китайском управлении.

На приграничной территории периодически происходили стычки с участием регулярных воинских частей, переросшие в 1929 г. в военный «конфликт на КВЖД». В ходе Хайларской наступательной операции Особая дальневосточная армия под командованием В. К. Блюхера вторглась на 200 км на территорию Китая, где было произведено несколько сотен арестов неблагонадёжных, с точки зрения советской власти, представителей русской эмиграции.

М. М. Розанова задержали 4 декабря 1929 г., по его собственному признанию – «за дело». «Бежал из СССР, при допросе там не скрывал правды о нём, о побеге писала харбинская монархическая газета <…>, вступил в тамошнее “ЦОПЭ”, даже несколько пунктов программы новой партии изложил на бумаге», – писал он позднее в своих воспоминаниях, рассказывая о причинах собственного ареста. 25 марта следующего года «тройка» при ПП ОГПУ по Дальневосточному краю приговорила незадачливого политика по нескольким пунктам ст. 58 к 10 годам лишения свободы с последующей отправкой в распоряжение Соловецкого лагеря.

Об этом этапе своей жизни, который начался 11 мая 1930 г., писатель сообщает следующее: «Первый год провёл на материковых командировках: до зимы – на постройке тракта Лоухи-Кестеньга землекопом, десятником и молотобойцем, а зиму – счетоводом лесозаготовок для экспорта на одном из островов на озере Выг. Как “склонный к побегу” по формуляру, весной 1931 г. отправлен на Соловки, где и пробыл табельщиком и счетоводом дровозаготовок и лесобиржи и лесотаксатором лесничества до осени 1932 г., попутно, за проценты в “книжке ударника”, оформляя выпуск печатной лагерной газеты как технический редактор. Осенью 1932 г. добровольно с этапом в основном уголовников-рецидивистов выбрался с острова в Ухтпечлаг».

В мае 1937 г., когда по местам лишения свободы прокатилась волна репрессий, М. М. Розанов, к тому времени уже несколько лет числившийся экономистом, подвергся повторному аресту. На этот раз по обвинению во вредительстве.

В феврале 1938 г. мемуарист получил дополнительный – 15-летний – срок, отбывать который был отправлен в лесозаготовительное отделение Воркутлага.

Весной 1941 г., благодаря поданной апелляции, новый приговор был отменён.

10 июня, спустя 11 лет пребывания в тюрьмах и лагерях, мемуарист вышел на свободу и приехал к родным в Тамбовскую область. Через несколько дней началась Великая Отечественная война. Бывший заключённый получил повестку на фронт и какое-то время служил в Оборонстрое НКВД. Затем попал в плен. После окончания боевых действий он остался в Германии, а позже переехал в США.

В 1951 г. в лимбургском издательстве «Посев», которое в 1949 г. печатало воспоминания мемуариста на страницах своей газеты, вышла его отдельная книга «Завоеватели белых пятен» «с вводной главой о социально-экономическом и политическом значении лагерей для большевизма». СЛОНу, где автор провёл менее трёх лет и всего лишь половину этого срока непосредственно на Соловках, посвящена первая глава упомянутого произведения, которая и открывает мемуарную часть настоящего тома книжной серии.

По замыслу писателя, книга рассказывает «не о том, как умирали – об этом другие ещё раньше постарались, – а “как, несмотря на сатанизм системы, рабы умудряются выживать и порой даже издавать звуки, похожие на смех”». Впрочем, обращаясь к читателям, автор вносит важное дополнение: «улыбаясь отдельным отрадным или забавным фактам, не впадайте в ошибку и не относите их на счёт режима. И в концлагерях встречаются хорошие люди, которые, даже служа большевизму, пытаются как-то облегчить участь заключённых. Режим и люди – не одно и то же. Режим страшнее людей, самых свирепых. Я обвиняю режим».

Обвинительный тон и политизированный характер творчества сохранились и в последующие годы, хотя бывший заключённый неоднократно подчёркивал то, что он «не приверженец ещё более чернить и без того чёрное» и настаивал на объективности мемуарно-автобиографической прозы. «Сравнения и выводы читателю не навязывались, кроме редких случаев, когда составителя прямо-таки подмывало ввернуть и своё словцо или дать необходимое пояснение. Эти выдержки и сравнения уже сами по себе достаточны для особой работы и для размышлений на тему, насколько и в чём схожи и разнятся арестанты, каторга и понятие преступности в прошлом и настоящем, и есть ли и в этих областях основание ставить знак равенства между Россией и СССР, между русскими и советскими, между самодержавием и большевизмом, между царскими завоеваниями и советскими».

В 1979 г. на собственные средства М. М. Розанов выпустил в США двухтомник «Соловецкий концлагерь в монастыре», в котором проанализировал собранные «с большим трудом и немалыми <…> затратами времени и денег <…> книги соловчан, на русском – почти полностью, на английском – чаще в фотоснимках страниц».

Несмотря на профессиональный журналистский опыт и многолетнюю публицистическую деятельность, писатель настаивал на любительском характере своей работы, и прямо говорил о том, что принадлежащие ему сочинения не претендуют «называться трудом историка или историческим исследованием». И это соответствует действительности. Несмотря на то, что автор использовал достаточно широкий круг источников, включая доступные ему советские научные и популярные издания, он не имел доступа к архивам, в результате чего многие его выводы с точки зрения фактов носят субъективный и гадательный характер.

Формально многостраничный труд «Соловецкий концлагерь в монастыре» стал реакцией на главу «Архипелаг возникает из моря» из книги «Архипелаг ГУЛАГ» А. И. Солженицына, посвящённую становлению «первой ласточки» лагерной системы СССР. С заметной долей самоиронии М. М. Розанов задавался вопросом: «зачем мне, одной ногой в могиле, браться за своё ржавое и тупое перо и ворошить им давно ушедшее, когда есть такой капитальный, талантливо и художественно изложенный труд о лагерях за полвека А. И. Солженицына?»

«Дерзаю лишь кое-что из опубликованного о Соловках подправить, очистить от неумеренных искажений, приблизить к истине, как я её представляю себе по личному опыту и по рассказам соловчан на самих Соловках», – отвечал он на поставленный вопрос. Однако при знакомстве с исследованием становится очевидным, что оно не ограничивается спором с А. И. Солженицыным, но является продолжением осмысления лагерного опыта автора и отражает многолетнюю его полемику с соотечественниками из числа социалистов, гуманистов, либералов и атеистов.

М. М. Розанов не уточняет собственные политико-мировоззренческие взгляды, ограничиваясь лишь тем, что называет себя не слишком «лицеприятным для правого и левого крыла всех наших трёх – вынужденных или добровольных – эмигрантских волн», не говорит о религиозных предпочтениях. Вместе с тем свою литературную деятельность он рассматривает в качестве духовного завещания: «Не всё для тела. Надо что-то сделать и для души, чтобы умирать не краснея, с чистой совестью», и допускает религиозные оценки наблюдаемых им явлений и процессов, что определённым образом характеризует идиостиль и жизненную позицию писателя: «…чекисты тоже выросли в православных семьях, они в начале 1920-х гг. ещё лучше нашего нынешнего потомства могли повторить и Десять Заповедей, и Верую, и Отче Наш. За пять-семь лет большевизма не у каждого из них бесследно исчезло в винном угаре, половой распущенности или утопло в крови то, что воспитывалось с детства <…> То, что здесь сказано о некоторых чекистах, в равной степени относится и к уголовникам с “родимыми пятнами капитализма”. Они не отравляли жизнь каэрам…»

В 1987 г. в издательстве «Посев» вышло продолжение книги «Соловецкий концлагерь в монастыре». Причины появления третьего тома объясняются во вступительной статье. «В первых двух книгах о Соловках я смог с помощью тоже старого соловчанина, покойного Г. А. Хомякова (Г. Андреева, Н. Отрадина) дать обзор лишь тех материалов, которые тогда удалось отыскать. С той поры – за шесть лет – нашлись и другие публикации – как старые, так и новые, да кое-что узнал лично от доживающих в Америке соловчан. Одни дают дополнительные веские подтверждения моим ранее недостаточно обоснованным утверждениям, у других – местами видно отсутствие охоты или способности задуматься: да могло ли быть такое, не подводит ли память, не “парашу” ли передаю за достоверное?

Кое-когда и кое в чём стал жертвой таких соловчан и сам прославленный создатель трёхтомной эпопеи о ГУЛАГе – в главе “Архипелаг возникает из моря”.

Из-за неё-то и взялся я за перо, а попутно пришлось остановиться и на других ошибках и умолчаниях летописцев.

“Дополнения” рассчитаны на тех, кто имеет особый интерес к обстановке на Соловках в годы НЭПа и первой пятилетки, т. е. ещё при детстве большевизма, чтобы сопоставить её с обстановкой в лагерях 1960–1980 гг. – по публикациям новых сидельцев – для серьёзных и далеко ведущих отсюда размышлений. К сожалению, такие люди теперь редко встречаются. С учётом “отмирания” интереса к первым концлагерям, эти “Дополнения” изданы крайне малым тиражом.

Как на первые две книги, так и на эту откликов в печати не ожидаю. Впрочем, краем уха слыхал, будто кто-то хочет пропеть мне здравицу, так её заглушит хор с другого клироса.

Говорить о прибыльности моего “самиздата” смешно, а могут при случае посудачить – и посудачат! – о том, чего ради занялся я столь опасным пересмотром темы, профессионально уже разжёванной для “мудрых пескарей”, и убыточным для самого автора.

Повторю и тем закончу: для будущих историков оставляю эту книгу, для истории её писал как современник, чтобы совесть моя была чиста».

Для удобства чтения комментарии из дополнительного тома «Соловецкий концлагерь в монастыре» размещены в указанных автором местах и выделены курсивом. Все цитаты и парафразы из мемуаров соловчан, встречающиеся у М. М. Розанова, приводятся по текстам, которые ранее уже были опубликованы на страницах нашей книжной серии.

Помимо воспоминаний соловецких узников, очередной том включает в себя несколько тематических материалов.

К ним относится публикация кандидата филологических наук М. Е. Бабичевой «Соловецкий лагерь особого назначения в прозе второй волны русской эмиграции». Статья посвящена Б. Н. Ширяеву и Г. А. Андрееву, которые наиболее ча-сто цитируются М. М. Розановым и наряду с ним внесли сравнительно «небольшой по объёму, но значимый вклад в создание письменной истории СЛОНа».

Доктору исторических наук П. Н. Базанову принадлежит материал, посвящённый ещё одному узнику СЛОНа – Н. И. Ульянову. Имея все возможности для мемуарного творчества, этот профессиональный историк не оставил воспоминаний о пребывании на Соловках, считая данный сюжет «захватанным и заляпанным». Однако рассуждения учёного о роли русской интеллигенции в событиях столетней давности помогают лучше понять происходившие в стране социальные процессы, которые в конечном счёте привели к появлению ГУЛАГа и прочих атрибутов тоталитаризма. Тайным и официальным праздникам в СЛОНе, о которых известно по воспоминаниям заключённых и публикациям лагерной прессы, посвящена статья кандидата исторических наук М. А. Смирновой. Она же является составителем библиографии авторов второй волны русской эмиграции. Библиография расположена вместе с тематическими указателями в конце настоящей книг